Я тут подумала-подумала и решила назвать свое детство условно-тяжелым.
Нет, из люльки меня не роняли, но я была слишком активным ребенком и ронялась сама, без чужой помощи. Мне, по ходу, было в кайф кувыркаться через деревянные прутики и лететь вниз головой.
Потому, едва научившись говорить, я обматерила всю родню. И мне это до сих пор припоминают. Постыдились бы ржать над калекой, ээх.
Потом у меня появилась сестренка. Внезапно. Я, конечно, жутко ревновала родителей – мне всего-то два годика, а я уже «взрослая» и должна следить за этим орущим куском мяса. Тем не менее, как-то же я приспособилась, потому как до 5 лет упорно не откликалась ни на какие имена-клички, кроме как «няня». Я даже умиленным тетенькам выдавала это за имя, а они, дуры, велись.
Потом в знак протеста я сбежала из садика, когда пошли забирать сестру. Точнее, как, сбежала – выбежала из ворот и перешла дорогу, стою, ржу. Думаю, вот они повеселятся, когда меня не найдут.
вы думаете, у вас было тяжелое детство?
Потом я обнаружила бритву и подглядела, чо папа ей делает. На следующий день старательно водила лезвием по коже щек, ничем не сдобренной, потом подумала – больно, решила чем-то намазать, опять-таки, как папа. Я вообще за ним повторять любила.
На глаза попалась звездочка. В 4 года я ещё не знала, что это такое.
Испуганная мама три часа прикладывала снег к моим порезанным щекам (благо, на улице зима была). После этого я четко уяснила одно: никогда-никогда не повторять за папой.
Все женщины в нашем роду – мастерицы. У бабушки спицы в руках порхают, мама больше по вязальным машинкам. До 6 лет я стабильно засыпала под тарахтенье этой самой машинки. Стоило только маме сделать «трррр» кареткой, как Ксюша зевала и утыкалась носиком в стенку.
В 6 лет я поняла, что это ненормально, и стала требовать сказки. Мама долго на пробу водила кареткой в надежде заткнуть пиздливого ребенка, но пиздливый ребенок непримиримо требовал.
Кстати. Я знаю все сказки Чехословакии наизусть. Правда, имена типа Ыйоптубылдыг мама заменяла привычными Ванечками, но на мораль это никак не влияло.
Потом мы купили квартиру и съехали от бабушки. Вместе с квартирой в моем кругозоре появились двор с ровесниками-пиздюками и школа через дорогу.
Был мальчик Вадим (для которого я неизменная «тыковка», хотя рыжий цвет волос сменила года два как), коий, как и любой в его возрасте, почитал за честь обижать девочек. То ли он меня задел как-то, то ли сестру, я уж толком не помню, но я как-то раскрутила этого мальчика весьма не слабой комплекции и, э, кинула. Дальше версии расходятся: через колено, через бедро, просто кинула. Это всё мне впендюливал Олег, друг с садика, сама я подобного не помню.
Ещё мы с бабушкой и сестрой ездили к сестре бабушки (гы-гы, кто понял – молодец) в рабочий поселок. Там у бабу Тоси (сестры непосредственно) была дача. Старая, пыльная в ненужных комнатах (а нужная комната была только одна), но невероятно уютная. Потому что оттуда я всегда возвращалась с каким-нибудь зайцем без лапы или Карлосоном с выпирающей из шеи ватой.
В единственной нужной комнате висела картина Репина «Иван Грозный убивает своего сына». А в детстве, кстати, все старые дядечки были для меня на одно лицо – лицо Ленина. И дедушка, которого я никогда не видела, был похож на Ленина, и Грозный на картине.
Потому Ленина я боялась. Хотя и читала в детстве какую-то бордовую книжку больше меня, на которой золотыми буквами было выведено «Ульянов».
В тему книг: мы с сестрой были продвинутыми. Правда, она их читала, а я боялась. Сейчас все с точностью до наоборот.
А читала Аня сидя на горшке. Что бы вы думали? Правильно, «Анну Каренину». Вверх ногами.
А боялась я «Возвращения в Эдем». Не помню, на каком томе, но была такая страшная обложечка, где баба в кетчупе удирает от аллигатора. Мне всегда казалось, что рептилия сейчас выпрыгнет и зохавает меня. А бабушка ещё всё время ставила эту книгу так, чтоб обложку было видно – знала, что боюсь и не приближусь к книжному шкафу. У меня в детстве была мания – карабкаться по полочкам. До потолка. Я как-то даже уснула между потолком и книжным шкафом. По самым смелым прикидкам, расстояние там было 30 сантиметров.
Однако я набралась смелости, стянула жуткую бумажную обложку и выкинула ее за шкаф. Года два назад бабушка выудила ее шваброй и одела обратно на сирую книжку Майлз.
А ещё в детстве я сидела на яблоне, и когда бабушка звала есть противный рассольник, притворялась, что сплю. Тогда она брала палку, заканчивающуюся витой пружиной (похожа на взбивалку для яиц, я до сих пор не знаю, как это по-научному) и тыкала меня в попу. Она обычно ей яблоки сбивала, но иногда и меня.
А ещё мы в детстве с сестрой играли в «говно». Это, знаете ли, так весело: орешь во всю глотку «ГОВНООО!!!» и ломанууулась. Благо у бабушки частный дом и огород, так что бегать было где. Иногда я мужественно кричала: «Беги, я тебя прикрою», изображала жуткие корчи, будто меня засосало, а потом визжала и лезла на дерево.
Пока я описывала свое условно-тяжелое детство, забыла, к чему, собственно, хотела подвести. А, пофиг, и так хорошо.
To be continued.)
-
-
09.12.2010 в 21:42-
-
09.12.2010 в 21:48